Copyright © 2004 Киностудия "НОВЫЙ ОДЕОН". All rights reserved.
С детства я привык к памянику 26-и Бакинским комиссарам на площади Свободы. Площадь эта представляла собой сквер, по
обеим сторонам которого симметрично стояли два барельефа, в центре которых выступал как бы из стены один из комиссаров,
выиянув впреред руку с сжатым кулаком. А в центре сквера был фонтан в виде земного шара с осью, из которой била вода. На
шаре стоял огромный рабочий и изо всех сил тянул земную ось на себя. Идеологический смысл композиции легко угадывался -
рабочий пытался перестроить мир. В пятом классе, не имея ничего  особенного против Советской власти, мы с моим школьным
товарищем Вилькой Певзнером снялись по очереди на этом земном шаре, только тянули ось в другую от рабочего сторону. Эта
фотография до сих пор хранится в моем альбоме и удивительно, что нам никто не помешал сделать эти снимки - был ведь не то
49-й, не то 50-й год. Кстати, продолжу эту мысль, в Баку, теперь я это понимаю, можно было делать многое, за что в Москве
смело можно было угодить на 10 лет без права переписки. Например: любимая игра школьников в 164-й, ”хулиганской” школе,
откуда меня потом исключили, называлась “За власть Советов!”  В чем  был ее смысл?
Ты мог спокойно разговаривать с кем-нибудь на перемене, и вдруг подходил твой одноклассник, крепко хватал тебя всей
пятерней за яйца и говорил: “Кричи “За Власть Советов!” И ты вынужден был выкрикнуть эти слова, иначе одноклассник не
разжал бы руку. Это была игра, и никто по этому поводу драк не устраивал. Зазевался, схватили - значит кричи! И все кричали. И
потому на переменах (учились мы без девочек) то и дело в разных концах коридора раздавался клич: ”За власть Советов!”
Как-то я дома решил поиграть в эту игру - был я тогда в 4-ом, не то 5-ом, классе и схватил за яйца своего отца:
- Кричи за власть Советов!
- Отпусти, дурак! - отец оторвал мою руку и начал вдруг хохотать. - Кто тебя этому научил? - спросил он.
 - Вся школа у нас в эту игру играет на переменах.
 - Это - опасная игра, не играй в нее, - стал на секунду серьезным отец и опять расхохотался.
- А почему тебе смешно? - спросил я.
- Потому что остроумно придумали, - сказал отец. - Пока человека не схватят крепко за яйца - он не закричит “За власть
Советов!” Понял?
Теперь я понимаю, какой антисоветской игре мы предавлись на школьных переменах. У всех своих московских друзей-
одногодок я интересовался, играли ли они в “За Власть Советов!” в школьные годы, но никто об этой игре ничего не слышал. Да и
выражение – «Не голова, а Дом Советов!» - сказанное человеку, давшему дурацкий совет, я слышал только в Баку. Так что Баку
был относительно “вольным“ городом. Я писал уже, что когда тотально был запрещен джаз и западные танцы, в Баку можно было
послушать отличный джаз и танцевать танго, фокстрот и даже свинг и рок-н-ролл. А в детском кинотеатре “Ватан” перед
сеансами играл оркестр под руководством Владмимира Рубашевского (позже ставшего руководителем Московского мюзик-
холла, известным композитором, написавшим, кстати, музыку к фильмам по моим сценариям - “Самой обаятельной и
привлекательной “ и к “Вите Глушакову - другу апачей”.) Так вот, Рубашевский в те “страшные” годы в детском кинотеатре по
вечерам играл со своими музыкантами джаз: гамму - до-ре-ми и т. д. - все в синкопированном виде и в прекрасной джазовой
аранжировке, детские песенки вроде “Дедушка сапожник сшей нам сапоги”, “В лесу родилась елочка”. А заканчивали  они
одесской песней
“Папа-мама, что мы будем делать,
 когда наступят зимние холода.
 У меня нет зимнего пальтишка,
 у меня нет зимнего пальта!”
 Этот куплет они пели в начале номера и в конце, а между пением была отличная джазовая импровизация на эту тему,
выполненная в лучших традициях музыки, которую транслировал Виллис Кановер. Люди приходили вечером в кинотеатр “Ватан”
не на фильм, а на концерт и после “Папы-мамы” дружно покидали кинеотеатр. Неужели о таком безобразии не знали отцы
города? Мир Джафар Багиров, может, и не знал, но те, кому надо было знать - знали, но закрывали глаза. Так мне кажется.
Ну, вернусь к площади Свободы и Бакинским комиссарам. Между  бассейном с фонтаном и симметричными памятниками
росли ровно подстриженные кусты лавра, из которых торчали бюсты всех 26-ти комиссаров. На площади по краям были скамейки
и по вечерам это было место, где сидели влюбленные парочки. Надо сказать, что в целом этот ансамбль мне нравился - строгий,
лаконичный, в чем-то торжественный, он явно был в духе конструктивизма, модного тогда стиля, в котром построены очень
многие здания в Баку (Госбанк, Дом Печати) и даже целые районы - Арменикенд, например.
Перемены на площади Свободы начались с того, что  сменили ее название - площадь стала называться Площадью им. 26-ти
Бакинских комиссаров. И вскоре после этого демонтировали и увезли земной шар вместе с рабочим. (Спустя годы я обнаружил
его во дворе какого-то нефтеперегонного завода в Черном Городе. Хорошо еще, что не переплавили, сохранили.) Одновременно,
нарушив симметрию, убрали один из барельефов. Еще через несколько лет выкорчевали бюсты коммисаров из лавровых кустов,
убрали из сквера скамейки, а взамен установили бетонный шатер, под ним фигуру нефтяника, склонившегося перед  вечным
огнем. Стиль был нарушен, новый памятник выглядел эклектично (к тому же, возвращаясь с вечеринок под утро,  многие из нас
были свидетелями того, как ночные сторожа варят на вечном огне чай или картошку в мундире) и, чтобы придать площади
окончательно новый стиль, заказали московскому скульптору Меркулову композицию “26 бакинских комиссаров”.
Когда эта скульптура появилась на площади, она вызвала среди бакинцев неожиданную (для скульптора и тех, кто заказал 
ему этот памятник) реакцию. Дело в том, что Степан Шаумян, поставленный скульптором в центр композиции и окруженный
остальными комиссарами, был абсолютно голый и его мужские достоинства были изображены очень натуралистично, тогда как у
остальных комиссаров, тоже стоявших голыми рядом с ним - Алеши Джапаридзе, Вани Фиолетова, Мешади Азизбекова и др. эти
достоинства были как-то смазаны, выглядели явно инфантильными и не внушали к их обладателям никакого уважения. Начались
разговоры на всех уровнях бакинского общества в таком духе:
- Откуда этому Меркулову, хоть говорят, что он и армянин, известно, какой член был у Шаумяна?  В истории политического
движения в Закавказье об этом нигде ничего не сказано. Ну, допустим, это художественный прием,  но тогда почему у Мешади
Азизбекова, такой, извините за выражение, чересчур обрезанный  член? Тоже прием?! Я не говорю о Ване Фиолетове! Показать
старшего брата с такой детской писькой?! Это серьезная политическая ошибка! Куда смотрит Политбюро!
Короче, вняв такого рода суждениям, скульптуру Meркулову было указано на его ошибки, и вскоре перед памятником
появился огромный валун, выполненный из того же материала, что и весь памятник. Этот кусок скалы напрочь прикрыл все
срамные места коммисаров.
- Это уже лучше, - говорили бакинцы. - Хотя известно, что комиссары были расстреляны в туркменских песках, а откуда там
мог взяться такой валун?  Теперь получается, что комиссаров растреляли в горах Кавказа!
 Многие смельчаки пытались ночью отторгнуть валун от композиции, но это никому так и не удалось - он прочно был
прикреплен к памятнику. И злые языки поговаривали, что закрепили этот валун стальным тросом к самому надежному месту на
памятнике - члену Степана Шаумяна.